«9 апреля 1945 года, рано утром в 5 часов утра в Кёнигсберг вошли русские. Из-за выстрелов и разрывов гранат мы не слышали, как на наш дом посыпались зажигательные снаряды. Всё вокруг полыхало. Верхнюю часть нашего дома сорвало, горела лестница. Моя мать и другие люди побежали ко входу в погреб, чтобы посмотреть, можно ли ещё вырваться отсюда живыми. Всё было в густом дыму. Они прибежали назад, выкрикивая в отчаянии: «Нам отсюда не выбраться!» Внезапно до наших ушей донеслись крики на чужом языке. Это были мужские и женские голоса на русском...»

«Мы почувствовали какое-то облегчение, когда русские скомандовали нам встать и погнали дальше. По обеим сторонам дороги, тут и там, в канавах лежали тела изнасилованных женщин, убитых детей и солдат. Рядом валялись разодранные вещи, но никто из нас не имел права к ним прикасаться. Мы должны были идти дальше, но сил уже не было. Некоторые падали от изнеможения, и никто не мог о них позаботиться, каждый был вынужден выживать сам. Упавших просто добивали прикладами, и это было их концом...»

«...лучше всего мы чувствовали себя в густых тёмных зарослях ельника, где нас не видели ни русские, ни партизаны. Так мы вдоль и поперёк исходили почти всю Литву, и везде нам попадались беспризорные немецкие дети, предоставленные сами себе. Люди прозвали нас голодными волчатами из Восточной Пруссии, и они были правы. Ничего другого мы из себя и не представляли.»